Неточные совпадения
— Да, это прекрасно, моя милая, — сказала бабушка, свертывая мои
стихи и укладывая их под коробочку, как будто не считая после этого княгиню достойною слышать такое произведение, — это очень хорошо, только скажите мне, пожалуйста, каких после этого вы можете требовать деликатных чувств от
ваших детей?
— Но, издеваясь над
стихами, не издевались ли вы и над идеями представительного правления, над идеями, ради реализации которых деды и отцы
ваши боролись, умирали в тюрьмах, в ссылке, на каторге?
—
Стихи?
Ваши стихи? — тоже удивленно спросил он, сняв очки. — Я читал ей только одно, очень оригинальное по форме стихотворение, но оно было без подписи. Подпись — оторвана.
— Тем хуже; он ухаживает, как за своей крепостной. Эти
стихи, что вы мне показывали, отрывки
ваших разговоров — все это ясно, что он ищет развлечения. Надо его проучить…
Спасибо вам за три
стиха по случаю новой могилы в Марьине. Грустно за бедную Наталью Дмитриевну.
Ваше трехстишие отрадно! Я ей при первом письме передам
вашу мысль, — она ей придется по душе.
Если бы я был Ершов, я бы тут же написал
стихи. Покамест ограничиваюсь поэтической прозой, которую вы волею и неволею будете разбирать в
вашем дружном кругу.
Ваше письмо заставило меня припомнить эти
стихи, я хотел к ним прибавить еще одно послание, но никак не могу сложить его в старой моей памяти.
На заданные рифмы прошу вас докончить мысль. Вы ее знаете так же хорошо, как и я, а
ваши стихи будут лучше моих — и вечный переводчик собственных именспокойнее будет думать о Ярославском именье…
— Да возьмите, вам говорят: это
ваши стихи.
Стихи гимназистам писать;
стихи до сумасшедшего дома
вашу братью, молодежь, доводят…
В минуту
вашего появления людской гомон
стихает; «гости» сосредоточенно уткнулись в наполненные чаем блюдечки, осторожно щелкают сахар, чмокают губами и искоса поглядывают на ввалившуюся"дворянскую шубу", как будто ждут, что вот-вот из-за приподнятого воротника раздастся старинное:"Эй вы, сиволапые, — брысь!"Но так как нынче подобных возгласов не полагается, то вы просто-напросто освобождаетесь от шубы, садитесь на первое свободное место и скромно спрашиваете чаю.
Гейне… О! это была такая шельма, Лукреция… это… это… ну, в
ваше архиреальное время никто не напишет таких
стихов! — болтал старик, обращаясь в пространство.
— Как тебе не совестно, Соня? И какие же это
стихи. Ни смысла, ни музыки. Обыкновенные вирши бездельника-мальчишки: розы — грозы, ушел — пришел, время — бремя, любовь — кровь, камень — пламень. А дальше и нет ничего. Вы уж, пожалуйста, Диодор Иванович, не слушайтесь ее, она в
стихах понимает, как свинья в апельсинах. Да и я — тоже. Нет, прочитайте нам еще что-нибудь
ваше.
— Помилуйте,
ваше превосходительство, да ведь это моя фамилия. Да и
стихи не мои… их все знают [Это
стихи Шумахера. Они долго ходили по рукам, потом уже появились в «Искре». — Примеч. автора.].
— Вы просто лжете, и вовсе вам не сейчас принесли. Вы сами это сочинили с Лебядкиным вместе, может быть еще вчера, для скандалу. Последний
стих непременно
ваш, про пономаря тоже. Почему он вышел во фраке? Значит, вы его и читать готовили, если б он не напился пьян?
— Я
ваше сомнение сейчас рассею: прочтите стихотворение Егора Егорыча, которое он поручил передать вам! — сказала gnadige Frau и подала Сусанне
стихи Марфина.
«Ну-тка, любезный, умеешь вот такой-то
стих наизусть?» [… «умеешь вот такой-то
стих наизусть?» — Имеется в виду молитва «Отче наш».] — «Как не знать,
ваше благородие, мы крещеные, сыздетства учились».
И еще велел всем вам поклониться господин Термосесов; он встретился со мной в городе: катит куда-то шибко и говорит: «Ах, постой, говорит, пожалуйста, дьякон, здесь у ворот: я тебе штучку сейчас вынесу:
ваша почтмейстерша с дочерьми мне пред отъездом свой альбом навязала, чтоб им
стихи написать, я его завез, да и назад переслать не с кем.
— Не беспокойтесь обо мне, полковник, — отвечал Фома слабым голосом, голосом человека, прощающего врагам своим. — Сюрприз я, конечно, хвалю: это изображает чувствительность и благонравие
ваших детей.
Стихи тоже полезны, даже для произношения… Но я не
стихами был занят это утро, Егор Ильич: я молился… вы это знаете… Впрочем, готов выслушать и
стихи.
— Я вам и получше и побольше комплимент скажу: глядя на
ваше житье, я действительно несколько примирился с семейной жизнию; но не забудьте, что, проживши лет шестьдесят, я в
вашем доме в первый раз увидел не в романе, не в
стихах, а на самом деле осуществление семейного счастия. Не слишком же часты примеры.
Соня. Не верю я в
ваши стихи.
Рюмин. Прочитайте! Люблю я
ваши ласковые
стихи…
Барин. Нет, шалишь! Я
вашего брата видал довольно; не такие солдаты бывают, у тебя поджилки не крепки. В писарях тебе быть, это так; хохол завивать, волосы помадить, бронзовые цепочки развешивать, чувствительные
стихи в тетрадку переписывать, это так; а в солдаты ты не годишься. А вот сам Хлынов идет, толкуй с ним.
— А вот когда напишете это слово кому-нибудь в
стихах, тогда
ваша поэзия начнется, настоящим поэтом будете!
— И я тоже прошу вспомнить, — сказал я, — на этом самом месте я умолял вас понять меня, вдуматься, вместе решить, как и для чего нам жить, а вы в ответ заговорили о предках, о дедушке, который писал
стихи. Вам говорят теперь о том, что
ваша единственная дочь безнадежна, а вы опять о предках, о традициях… И такое легкомыслие в старости, когда смерть не за горами, когда осталось жить каких-нибудь пять, десять лет!
Курчаев. Ну, как хотите. Я бы на
вашем месте… Так вы
стихов дадите?
Мамаева. Ах, вы надоели мне с
вашими стихами.
Александр Иванович, «как с
вашим сердцем и умом быть чувства мелкого рабом»! — приплела Домна Осиповна
стих Пушкина, полагая, что он очень подходит к ее теперешнему положению…
— Я сегодня целое утро разговаривал с
вашей матушкой, — продолжал он, — она необыкновенная женщина. — Я понимаю, почему все наши поэты дорожили ее дружбой. А вы любите
стихи? — спросил он, помолчав немного.
Митя. Я не буду смотреть-с. Но вы позвольте мне на
ваше снисхождение соответствовать тем же, сколь могу, и написать для вас
стихи вторично-с.
— Честь имею представить вам господина барона, — говорил Масуров. — Прошу покорнейше к столу. Я надеюсь, что
ваше баронство не откажет нам в чести выпить с нами чашку чаю. Милости прошу. Чаю нам, Лиза, самого сладкого, как, например, поцелуй любви! Что, важно сказано? Эх, черт возьми! Я когда-то ведь
стихи писал. Помнишь, Лиза, как ты еще была невестой, я к тебе акростих написал...
— Браво! — воскликнул Веретьев и вскочил, — браво! Вот то-то и есть, вы не кокетка. Знаете ли, что если бы у какой-нибудь светской барышни были такие зубы, как у вас, она бы вечно смеялась! Но за то я и люблю вас, Маша, что вы не светская барышня, не смеетесь без нужды, не носите перчаток на
ваших руках, которые и целовать оттого так весело, что они загорели и силу в них чувствуешь… Я люблю вас за то, что вы не умничаете, что вы горды, молчаливы, книг не читаете,
стихов не любите…
Елена. Прочтите, прочтите что-нибудь новенькое. Ну прочтите. Мне очень нравятся
ваши стихи. Вы очень способный.
Ну,
ваше горе пройдет!
Вам надо только
стихиКак можно длинней сочинять!
О чем же плакать тогда?
Однажды утром Чарский чувствовал то благодатное расположение духа, когда мечтания явственно рисуются перед вами, и вы обретаете живые, неожиданные слова для воплощения видений
ваших, когда
стихи легко ложатся под перо
ваше, и звучн<ые> рифм<ы> бегут на встречу стройной мысли. Чарский погружен был душою в сладостное забвение… и свет, и мнения света, и его собственные причуды для него не существовали. — Он писал
стихи.
…Мы все читали
ваши стихи в “Северных Записках”… Это была такая радость. Когда видишь новое имя, думаешь: еще
стихи, вообще
стихи, устное изложение чувств. И большею частью — чужих. Или слова — чужие. А тут сразу, с первой строки — свое, сила. “Я знаю правду! Все прежние правды — прочь!”… И это мы почувствовали — все.
А
ваша синяя тетрадь
С
стихами… было все — так ново!
И понял я, что, вот — страдать —
И значит — полюбить другого...
— «Я знаю наизусть почти все
ваши стихи; но на всякий случай я желал бы иметь в руках
ваши сочинения; верно, они есть у вас».
— Я читал
ваши прекрасные
стихи (Державин был плохой судья и чужих и своих
стихов), наслышался, что вы мастерски декламируете, и нетерпеливо хотел с вами познакомиться».
Через час отсюда в чистый переулок
вытечет по человеку
ваш обрюзгший жир,
а я вам открыл столько
стихов шкатулок,
я — бесценных слов мот и транжир.
Так хорошо тогда мне вспоминать
Заросший пруд и хриплый звон ольхи,
Что где-то у меня живут отец и мать,
Которым наплевать на все мои
стихи,
Которым дорог я, как поле и как плоть,
Как дождик, что весной взрыхляет зеленя.
Они бы вилами пришли вас заколоть
За каждый крик
ваш, брошенный в меня.
— Судите сами, chère Lara, — говорила она, — какое же будет
ваше положение: вы так молоды, так хороши и… припомните
стих Пушкина: «свет не карает преступлений, но тайны требует у них», меж тем как вы все начали оглаской и… я боюсь, как бы вы себе не заперли повсюду двери.
«Нет, говорю, вы мне друг и приятель, но я не могу поместить
ваших стихов…»
— Ага! Во-от!.. Батенька мой! В одном
стихе, в одном даже слове Тютчева больше настоящей поэзии, чем во всем
вашем Некрасове… Возьмите-ка вот, почитайте! Возьмите с собой домой, читайте медленно, вчитывайтесь в каждое слово… Тогда поймете, что такое истинный поэт и что такое Некрасов.
— Ей-богу же, хорошо! Сукин вы сын этакий! Картошка моя жареная! — Он щурился, и смеялся, и потрясал руками, и обнимал меня. — Вот что, голубчик. В пользу нашего черниговского землячества скоро выходит сборник, — дайте туда вот эти
ваши стихи… Добре, ей же богу, добре! Мне кажется, вы будете писать. Главное, что хорошо, — вы искренни. Чувствуется, — вы пишете то, что вправду переживаете.
Тредьяковский. За особенное себе удовольствие должен почитать и с отменною ревностью готов вам таковым стихословием моей работы презентовать. На всякую потребу я изготовил преизящные эпиталамичекие [Свадебные (греч.).]
стихи, которые, без сомнения, пригодны будут и на бракосочетание
вашей высокой матери.
Подачкин. Что высока, то высока, четырнадцать вершков мерных! Однако, братец, доходит ли
ваше мастерство до того, чтобы твои
стихи на бракосочетание можно тотчас, лихо, переделать в
стихи на смерть?
И 20-й
стих прибавляет: «Ибо, если праведность
ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, не войдете в царство небесное».